Человек Преступный

[Gosha]

Во всем, что представляется действительно новым в области эксперимента, наибольший вред приносит логика; так называемый здравый смысл — самый страшный враг великих истин. Ч. Ломброзо

«Он был прирожденным коллекционером и азартно предавался этому занятию, пренебрегая, впрочем, систематизацией накопленного. Куда бы он ни шел, с кем бы ни общался, в каких бы научных дискуссиях ни участвовал, в городах и в деревнях, в тюрьмах и за границей — всюду он собирал и изучал то, чем не интересовались другие, и таким образом накопил немало диковинок, истинная ценность которых была неясна даже ему самому; однако все они в его сознании так или иначе связывались с уже проделанными или грядущими изысканиями. Ему присылали черепа, мозги, скелеты, фотографии преступников, безумцев и эпилептиков и образчики их работ, а также графики и схемы, наглядно представлявшие криминальное развитие Европы».

Так, по описанию Джины Ферреро, складывалась «материальная основа» криминальной антропологии — науки, основоположником и главным теоретиком которой стал отец Дж. Ферреро, профессор судебной медицины Туринского университета Чезаре Ломброзо. Ч. Ломброзо (1835—1909) вошел в историю прежде всего как автор теории о биологической предрасположенности ряда людей к совершению преступлений. Опираясь на богатый фактический материал (долгое время Ломброзо занимал пост директора психиатрической клиники в Пезаро и по долгу службы часто общался с преступниками, которых привозили на освидетельствование), он одним из первых в криминологической практике стал применять метод антропометрических измерений: согласно Ломброзо, по внешнему виду человека— форме лица, разрезу глаз, форме носа и проч. — с достаточной степенью уверенности можно определить, обладает ли этот человек преступными наклонностями. На основе выделенных признаков возможно, как полагал Ломброзо, не только выявить «преступный элемент» общества в целом, но и различать между собой типы преступников, как-то: убийцы, воры, насильники и другие.

Эта теория была враждебно встречена как большинством криминалистов, опиравшихся в своей деятельности на систему права, восходящую к античности, так и биологами и антропологами, усмотревшими в ней покушение «профана-криминалиста» на систему знаний в областях науки, ему недоступных вследствие недостатка «профильного» образования. Особенно резкой критике теорию Ломброзо подвергли представители французской социологической школы (Г. Тард, Г. Лебон, С. Сигеле и др.), разработавшие основы учения о психологии масс. Так, Г. Тард осыпал Ломброзо упреками и насмешками — при этом зачастую не приводя доказательств в подтверждение своей точки зрения. Как писала известная отечественная исследовательница П. Н. Тарновская: «Прекрасно владея даром слова, Тард столь же блестящ и остроумен в своих нападках на антропометрию, на законы наследственного вырождения и проч., сколь и малодоказателен. Он не стесняясь отрицает биологическую теорию Дарвина вообще, теорию наследственности в частности, оспаривает признаки вырождения, передаваемые потомству болезненным восходящим поколением, и, поднимая на смех многие данные, выработанные экспериментальным путем, не противопоставляет ни одного личного опыта или наблюдения всему тому, что он старается опровергнуть. Аргументации своей, чисто мета-физической, он придает абсолютное значение непреложных доказательств и считает, что ловких ораторских приемов совершенно достаточно, чтобы произнести приговор над теми малыми еще, но положительными данными, которыми располагает в настоящее время антропология, достигнув их весьма медленно, путем громадных и продолжительных трудов многих исследователей».

Отношение Тарда к теоретическим построениям Ломброзо весьма показательно для общего восприятия работ итальянского ученого научным сообществом той эпохи: уделяя чрезмерное внимание крайностям, в которые время от времени впадал автор учения о преступном человеке (биологический детерминизм, вульгарный дарвинизм), опровержение этих крайностей распространяли на теорию в целом, отказывались замечать в ней рациональное зерно, то есть, как говорится, вместе с водой выплескивали и ребенка. Тем не менее постепенно биосоциальная теория преступности приобрела популярность и довольно продолжительное время использовалась в западной криминалистике и криминологии, особенно в американской, причем, естественно, переосмыслялась и углублялась — достаточно вспомнить работы У. Хили, У. Таккера или концепцию Г. Годдарда о преступнике как слабоумном индивиде из неблагополучной семьи. «Наследием» Ломброзо была и возникшая в первой трети ХХ столетия теория уголовной психодинамики, по которой преступник в своих действиях руководствуется исключительно эмоциями.

Во многом негативное отношение к теории Ломброзо объяснялось тем, что в ней усматривали развитие «умствований» френологов и физиономистов — представителей двух направлений, господствовавших в судебной медицине и психологии в XVIII — первой половине XIX столетия. Физиогномика утверждала, что мотивы поведения людей можно установить по чертам их лиц. Основатель этого направления И. К. Лаватер (1741—1801) полагал, что «прирожденных» преступников выдают бегающие глазки, вялые подбородки и «высокомерно задранные» носы. Что касается френологов, среди которых наиболее известны Ф. Й. Галль (1758—1828) и его ученик Й. К. Шпурцхейм (1776—1832), они выводили свойства человеческой личности, ее творческий потенциал и наклонности из строения черепа. «Шишки» определенной формы указывали на те или иные качества (например, агрессивность) и «манифестировали высшие проявления человеческой природы», такие как нравственность и религиозность. У преступников, как полагали адепты френологии, «низшие» качества превалировали над «высшими». Разумеется, в работах Ломброзо можно обнаружить влияние обоих направлений, прежде всего френологии (на Галля, «первого настоящего криминалиста», он неоднократно прямо ссылается), однако это влияние — та самая крайность, за которой не рассмотрели пионерского значения трудов Ломброзо, признаваемых сегодня «первыми ласточками» научной криминологии. Опираясь на теорию Ломброзо, гарвардский антрополог Э. Хутон в 1930-е годы разработал криминалистический метод, получивший название метода типажа тел. Десятилетием позже другой американский антрополог У. Шелдон выдвинул теорию соматотипов и составил на ее основе так называемый «индекс преступности», позволявший по антропометрическим признакам судить, требуется ли тому или иному трудному подростку пристальное внимание правоохранительных органов; теория Шелдона заложила криминалистические основы профилактики преступлений.

Любопытно, что сам Ломброзо не видел в теории преступного человека практической ценности; на одном научном диспуте он заявил: «Я тружусь не ради того, чтобы дать своим исследованиям прикладное применение в области юриспруденции; в качестве ученого я служу науке только ради науки». Тем не менее предложенное им понятие «преступного человека» вошло в обиход и, в известной степени, продолжает бытовать по сей день.
Кроме собственно криминалистики, Ломброзо обращался и к исследованиям в смежных областях. Большой общественный резонанс в свое время вызвала публикация его работы «Гениальность и помешательство», в которой обосновывалась теория невропатичности гениальных людей и проводилась неожиданная параллель между гениальностью и нарушением психического здоровья индивида. Сам автор полагал, что эта работа — ключ к пониманию «таинственной сущности гения», а также — тех религиозных маний, которые на протяжении человеческой истории не раз вызывали общественные катаклизмы. Эта психопатологическая теория гениальности, несмотря на ряд содержавшихся в ней произвольных допущений, была подхвачена впоследствии, прежде всего, видным немецким психиатром Э. Кречмером, который, в частности, писал: «Если из конституции гения удалить психопатическое начало, он становится всего лишь ординарным способным человеком».

Разумеется, Ломброзо был далеко не первым, кто подмечал сходство между гениальностью и помешательством. Еще Платон говорил об этом сходстве; так, в диалоге «Ион» он вкладывал в уста Сократа такие слова: «Все хорошие эпические поэты слагают свои прекрасные поэмы не благодаря искусству, а лишь в состоянии вдохновения и одержимости». Аристотель же в свойственной этому великому философу афористичной манере резюмировал: «Не бывает великого ума без примеси безумства». Впрочем, специальных исследований на тему гениальности и помешательства не было ни у древних, ни в Средние века; первые фундаментальные работы, посвященные сугубо проблеме соотношения творчества и психических нарушений, появились только в начале XIX века. Предтечей Ломброзо в известном смысле был Артур Шопенгауэр (1788—1860), утверждавший, что «гений заключается в ненормальном избытке интеллекта». По Шопенгауэру, «замеченное сродство гения с безумием главным образом основывается именно на свойственном гению, но неестественном отрешении интеллекта от воли». Первым же исследователем, применившим к проблеме гениальности естественно-научный подход, стал французский врач Моро де Тур (1804—1884); он писал: «Гений, как и всякое состояние умственного динамизма, должен иметь свою органическую основу. Эта основа есть полупатологическое состояние мозга... Определяя гений словом “невроз”, мы только выражаем факт чистой физиологии и подчиняем органическим законам психологическое явление, которое почему-то всегда считали чуждым этому закону».

Как и в случае с криминальной антропологией, Ломброзо привнес в проблему гениальности достаточно спорных утверждений, многие из которых впоследствии были опровергнуты. Однако, по меткому замечанию отечественного исследователя А. В. Шувалова , «Ломброзо можно причислить, несмотря на все доставшиеся на его долю нарекания, к тем исследователям, которые оплодотворяют науку даже своими заблуждениями. Вся последующая литература по данному вопросу вольно или невольно группировалась в зависимости от своего отношения к основному тезису Ломброзо. И в каждой группе было достаточно самых авторитетных представителей». Среди тех, кто опирался на постулаты Ломброзо, были Фридрих Ницше и Зигмунд Фрейд, Карл-Густав Юнг, Эуген Блейлер и уже упоминавшийся Эрнст Кречмер.

Вопрос о том, что же такое гениальность, по сей день остается неразрешенным. Одни исследователи полагают, что существует некая внутренняя связь между гениальным творчеством и психопатологическими расстройствами и что патологическая составляющая оказывает катализирующее действие на творческий процесс. Другие считают, что гениальные произведения не могут создаваться благодаря психической ненормальности, что гений представляет собой с биологической точки зрения наиболее совершенный тип человека и болезнь, если она имеется, — не причина, а следствие гениального творчества. И во многом, несмотря на ореол некоторой одиозности, окружающий имя итальянского ученого, сама постановка «проблемы гениальности» в значительной степени обязана Чезаре Ломброзо.

С позиций современного знания многие положения и выводы Ломброзо — будь то криминальная антропология, социология или психология — представляются наивными и даже смешными. Его работы изобилуют весьма спорными рассуждениями, временами почтенный профессор судебной медицины высказывает откровенно расистские идеи и отстаивает шовинистические взгляды. Но все же труды Чезаре Ломброзо — не только и не столько документ эпохи «торжества позитивизма». Богатейший фактографический материал, неожиданная для итальянца, поистине немецкая дотошность и скрупулезность в систематизации данных, наконец, масштабность исследований — благодаря всему этому работы Ломброзо до сих пор актуальны.

[Gosha]

НИЩЕТА СОЗНАНИЯ

«Уральский монстр стал самым молодым маньяком Союза. К 16 годам он напал на 18 детей».


Продолжим повествование о маньяках, вписавших свое имя в криминальную историю СССР и новой России. Их преступления заставили содрогнуться страну. Они забирали жизни без жалости и сожаления. Василий Комаров по кличке Шаболовский душегуб, первый серийный убийца в истории СССР. Сейчас расскажим — об Уральском монстре Владимире Винничевском, самом молодом серийном убийце не только в советской, но, возможно, и в мировой истории. Он начал нападать на детей в 15 лет, а к 16 годам на его счету уже были 18 жертв. По законам того времени за свои преступления Винничевский должен был получить всего десять лет лагерей, но сыщики нашли способ подвести маньяка под расстрел…

«Очень скрытен и молчалив»

Детство Владимира Винничевского, родившегося 8 июня 1923 года в Свердловске, нельзя назвать счастливым. Его семья была обеспеченной: отец Георгий, бывший чекист, трудился в типографии «Уральский рабочий», а мать Елизавета работала кассиром. Однако сам Винничевский страдал генетическим заболеванием, из-за чего заикался и имел слегка ассиметричные черты лица. По другой версии, заикаться мальчик стал от испуга, после падения в глубокую яму.
Как бы то ни было, из-за этих дефектов Винничевский комплексовал и не мог найти общий язык со сверстниками. Он рос очень застенчивым и нередко подвергался нападкам дворовых ребят и одноклассников: те толкали и пинали мальчика, зная, что тот не сможет дать им отпор. Родители Винничевского видели это и неоднократно пытались лечить сына от заикания — но безуспешно.
«Я наблюдала, что он вял, необщителен… Таким он был с раннего детства. Здоровье у него было слабое. Три раза болел воспалением легких, был коклюш, корь, однажды была операция горла, операция аппендицита… У него было стремление к путешествиям, причем ему хотелось путешествовать без родителей. Он очень скрытен, молчалив, никогда ни о чем не рассказывал. Он бесстрашный, ничего не боялся», — рассказывала мать Владимира.
Не сумев поправить здоровье сына, его родители стали потакать всем прихотям мальчика: они покупали ему хорошую одежду и обувь, подарили велосипед и фортепиано. Подросток мог похвастаться модными в то время танковым шлемом и перочинным ножиком, а еще — постоянными карманными деньгами. Дядя Винничевского вспоминал, что как-то в копилке у своего племянника он насчитал целых 600 рублей — по тем временам две месячные зарплаты рабочего.

Неудавшийся грабитель

Семья Винничевских жила в бараке на Первомайской улице. До пятого класса Владимир был хорошистом и проявлял себя как весьма смышленый мальчик, но потом сильно сдал в учебе и даже остался на второй год. Сам он объяснял это постоянными головными болями, ослабевшей памятью, а также переводом в другую школу. Правда, причиной последнего стала неприятная история, в которой Винничевский оказался одним из главных героев.


Он украл у отца деньги, револьвер, порох и дробь, а потом собрался вместе с двумя одноклассниками ехать на Кавказ. Причем перед поездкой Винничевский вместе с товарищами собирался… ограбить военный склад. К счастью, его отец вовремя заметил пропажу оружия — и поначалу отругал сына. Но затем Георгий решил, что подросток поддался дурному влиянию сверстников, — и Владимира перевели в другую школу.
Впрочем, ходили слухи, что Винничевского попросту выгнали из предыдущей школы — он якобы в компании все тех же неудавшихся беглецов напился вина. А поскольку инцидент произошел прямо посреди учебного года, в другую школу Владимира взяли только следующей осенью. Полгода он нигде не учился — и в сентябре отправился снова в пятый класс. Правда, и во второй школе у Винничевского не заладилось с одноклассниками, поэтому место учебы он сменил вновь.

Холод без страстей

В конце концов у подростка полностью пропал интерес к учебе — и он стал рваться на работу, от чего Винничевского дружно отговаривала вся семья. Тогда он вновь решился на побег и сумел добраться до Тагила, но там его схватили и вернули приехавшей туда матери. В итоге Владимир нехотя вернулся к учебе — и на этот раз сумел найти себе друга. Им стал Эрнст Неизвестный, ставший позднее знаменитым скульптором. Мальчики вместе ходили в школу, кино, театр и в гости друг к другу.

Читать юный Винничевский особо не любил и к книгам относился прохладно. Зато подростку нравились патриотические фильмы, особенно на военную тематику. А еще, несмотря на нелюбовь к учебе, Владимир брал частные уроки игры на фортепиано.
Когда у Винничевского настала пора переходного возраста, он, в отличие от сверстников, не стал активно интересоваться противоположным полом. Напротив, подросток с удивлением понял, что девушки его не только абсолютно не интересуют, но и вызывают чувство брезгливости. Его друг Неизвестный заметил это — и попытался завести разговор с Владимиром о противоположном поле. Но Винничевский эту тему не поддержал, а лишь поморщился и заявил, что «половых сношений не любит и никогда не имел».

Ошибки воспитания

Не исключено, что на психику молодого Винничевского в плане общения с девушками повлияли несколько обстоятельств. Во-первых, отец строго наказывал ему не вступать в связи с противоположным полом — мол, по Свердловску ходят венерические заболевания. Во-вторых, в 1937 году дядя Владимира устроил племяннику урок полового воспитания и, среди прочего, посоветовал не насиловать девушек — иначе могут вычислить по следам или жертва опознает.


Не пошла на пользу Винничевскому и история из пятого класса: мать школьника нашла любовные письма, которые тот писал девочкам. Она сочла интерес сына к противоположному полу преждевременным — и грубо отругала его. Впрочем, Елизавету Винничевскую всегда отличало своеобразное поведение и довольно странные поступки.

Так, однажды она отправила сына в аптеку, вручив ему пустой пузырек от лекарства отца — тот страдал эректильной дисфункцией. При этом Винничевский прекрасно понимал, что и зачем он покупает. Больше того: родители спали с ним в одной комнате, хотя позже Елизавета будет утверждать, что у них с мужем при сыне никогда не бывало близости. Зато Винничевский часто становился свидетелем вспышек ревности у собственного отца, который порой нападал и на самого подростка, грозя отправить в интернат за плохую учебу.

Опасный интерес

Между тем в какой-то момент у молодого Винничевского пробудились нездоровые чувства к детям. Он играл с ними в песочницах, поначалу помогая лепить куличики, а со временем стал тайком придушивать малышей. Испуганные дети жаловались родителям, но те думали, что подросток просто заигрался — и не обращали на их слова внимания.

Странности в поведении друга замечал и Эрнст Неизвестный. У него подрастала пятилетняя сестра, которую он как-то ненадолго оставил наедине с Владимиром. А когда снова появился в комнате, заметил, что тело приятеля сотрясает крупная дрожь. Неизвестный поинтересовался у одноклассника, в чем дело, — но ничего толком объяснить его друг не смог.
Дети 3 и 5 лет жили и в соседней комнате с Винничевским, но тот никогда не обижал их, боясь за свою репутацию в глазах жильцов барака. Даже начав совершать страшные убийства, детей из комнаты за стенкой маньяк не тронул. Впрочем, первое из своих преступлений Винничевский все равно совершил неподалеку от своего жилья — в соседнем доме.

Первая кровь

Первое преступление, о котором стало известно милиции, Владимир Винничевский совершил летом 1938 года, когда ему было всего 15 лет. Жертвой маньяка стала трехлетняя Герда Грибанова — девочка не дожила до своего четырехлетия всего месяц. В роковой день за Гердой присматривал ее дед, но куда больше внимания он уделял ее старшей сестре Ираде: та отходила после непростого удаления зуба, и у нее поднялась температура.
Герда же была по большей части предоставлена самой себе и играла во дворе дома на Первомайской улице — этим и воспользовался маньяк Винничевский. Он зашел во двор и предложил девочке пойти на огород. Герда знала Владимира — и доверчиво протянула ему руку. Уже на огороде маньяк стал душить свою жертву, а когда та перестала дышать, несколько раз с такой силой вонзил ей нож в голову, что часть лезвия застряла в черепе. После этого Винничевский надругался над телом, частично расчленил его, спрятал останки под кустом черемухи и сбежал.


Вскоре дед хватился Герду: он попытался найти внучку сам, но безуспешно. После полуночи искать девочку стали ее родители, которые вернулись из театра. А вот милиция не спешила начинать поиски: стражи порядка убеждали близких Герды, что та найдется сама. Но в итоге тело ребенка обнаружили воришки, которые на следующее утро залезли на огород у дома Грибановых в поисках чего-нибудь съестного. 12-летний Вася Молчанов увидел под черемухой тело Герды, прикрытое лопухами и верхней одеждой, — и сразу поднял шум, на который сбежались взрослые…
Только тогда на Первомайской улице появились милиционеры, которые сразу же завели уголовное дело и пообещали найти убийцу в кратчайшие сроки. Они не знали, что маньяк был совсем рядом: Винничевский стоял в толпе зевак и смотрел, как тело Герды выносят из огорода. На него в тот день никто даже не подумал, а в число подозреваемых попали родители и дед погибшей, а также Вася Молчанов и его друзья. Правда, вскоре все подозрения с них сняли — но пока следователи пытались получить признания от задержанных, маньяк Винничевский вновь вышел на охоту.

Вооруженный легендой

Осторожный Винничевский придумал себе легенду на случай, если его остановит кто-либо из взрослых. В те годы подростки активно зарабатывали карманные деньги, собирая у населения и сдавая государству металлолом. И маньяк решил при необходимости выдавать себя за одного из таких малолетних сборщиков.
В августе 1938 года Винничевский вошел во двор дома по улице Анри Марти, где проживала семья Плещеевых. Во дворе маньяк заметил четырехлетнюю Нику Плещееву: девочка не испугалась незнакомца и согласилась показать ему, где находится туалет. Когда они оказались у сарая с лошадиными стойлами, Винничевский затащил Нику внутрь, изнасиловал и, как ему показалось, задушил. После этого он положил жертву в деревянный ящик и закопал в сено.
Однако маньяк просчитался: Ника выжила, очнулась и начала стонать. Мать нашла ее и увидела на шее девочки следы удушения, после чего вызвала врача. Но медик даже не осмотрел маленькую пациентку и сходу предположил, что Нику покусала корова. То, что Плещеевы такой скотины не держали, врача ничуть не смутило. После такого медосмотра семья решила не обращаться с заявлением в милицию, рассудив, что там они тоже ничего не добьются. О том, что произошло с Никой на самом деле, станет известно лишь после поимки Владимира Винничевского.

Снежная могила

В феврале 1939 года весь Свердловск содрогнулся от новости о новом преступлении маньяка. Прогуливаясь вечером по улице Луначарского, Винничевский вдруг заметил, что около одного из домов стоят санки с маленьким мальчиком — двухлетним Борей Титовым, которого мать ненадолго оставила под присмотром старшего сына, пятилетнего Натана. Но «дозорный» заигрался со снегом — и не заметил, как Винничевский подкрался к санкам и бросился бежать вместе с ними. Пропажу Бори заметила вернувшаяся мать: она побежала по улице, громко выкрикивая имя сына.


В какой-то момент в 20-30 метрах от себя она заметила незнакомца, тащившего за собой детские санки. Но прежде, чем женщина догнала его, Винничевский схватил ребенка и убежал. К поискам мальчика сразу же подключилась милиция, которую вызвали очевидцы. Именно внимательность одного из стражей порядка спасла Боре Титову жизнь: обходя окрестности в поисках мальчика, милиционер услышал слабый стон, который доносился из глубокого сугроба.
Страж порядка увидел следы, говорящие об одном: что-то закопали в снег. Тогда милиционер стал копаться в сугробе — и нашел там мальчика, которого маньяк зарыл, надеясь, что жертва задохнется. К счастью, ребенок отделался испугом и несколькими синяками. Но поскольку мальчик выжил, уголовное дело из-за этого инцидента милиция заводить не стала. Милиционеров не насторожил тот факт, что место гибели Герды Грибановой и место похищения Бори Титова разделяли всего 200 метров.

Чудо на операционном столе

Несмотря на прокол, маньяк Винничевский и не думал прекращать свои преступления. 1 мая 1939 года он напал на четырехлетнюю Раю Рахматуллину, которая дожидалась мать около своего дома на улице Шевченко. Он заманил девочку в туалет — и там стал бить ножом в лицо, а потом сбежал, бросив жертву истекать кровью. Рая в полуобморочном состоянии направилась к дому и по пути ее заметил сосед, который сразу же вызвал врачей. Состояние девочки шокировало даже повидавших многое медиков — по лицу девочки словно прошлись теркой. Допрос потерпевшей едва не запутал следствие: Рая путалась в своем рассказе, говоря, что на нее напал то ли дядя, то ли тетя. Но тут помогла мать девочки, которая объяснила, что та хорошо знала башкирский язык, а русский — слабо, из-за чего могла попросту путать слова. По делу о нападении на Раю задержали двоих подозреваемых, но их вину доказать не удалось.

Отправлено спустя 1 минуту 31 секунду:

Полтора месяца спустя, 12 июня 1939 года, внезапно пропала юная жительница Пионерского поселка — Аля Губина, которой исполнилось 2,5 года: ее семья жила в доме на Флотской улице. Виннический похитил девочку благодаря тому, что ее отец и мачеха устроили застолье с друзьями. Маньяк привел свою жертву в безлюдный Основинский парк и набросился на нее с ножом… Девочку нашли час спустя — прохожие заметили, что у дерева сидит ребенок, и подошли ближе. Увиденное шокировало их: живот Али напоминал зияющую рану, при этом девочка находилась в сознании.
Ребенка госпитализировали — но врачи особо не надеялись, что Аля выживет. Однако случилось чудо: она попала к молодому и талантливому хирургу Зинаиде Нигановой, которая провела безупречную операцию, спасла Але жизнь и не допустила развития сепсиса. Вскоре маленькая пациентка пошла на поправку.

Проклятый путь

Следующей жертвой маньяка Винничевского стала Рита Ханьжина, которой через два месяца должно было исполниться четыре года. Ее семья жила в поселке Красная звезда, и мать девочки постоянно держала дочку при себе. Но однажды Рита ускользнула из дома — и на свою беду наткнулась на Винничевского. Тот завел девочку в лес, задушил, исколол ножом и надругался над трупом. Тело жертвы маньяк завалил ветками, а ее голову прикрыл валуном. Останки Риты четыре дня спустя нашли две соседки семьи Ханьжиных, которые перегоняли через лес стадо коз.
Но поиски убийцы милицией все время оставались бесплодными, несмотря на то что на теле одной из жертв он оставил след своего ботинка — потенциальную зацепку для следствия.

А кровавая жатва Винничевского между тем продолжалась: трехлетняя Валя Камаева, четырехлетняя Лида Сурнина, двухлетний Коля Савельев, трехлетний Коля Петров, четырехлетняя Тася Морозова — все они стали жертвами Уральского монстра (такую кличку дали убийце). Но не исключено, что пострадавших от рук маньяка было куда больше — ведь далеко не все родители сообщали в органы о происшествиях со своими детьми.

При этом орудовал Винничевский не только в родном Свердловске и его окрестностях, но и в других городах. В Нижнем Тагиле жертвой маньяка стала Рита Фомина — ей было 2,5 года. А в Кушве, где Уральский монстр в свое время лечился от заикания, он расправился с трехлетней Валей Лобановой.

Отправлено спустя 2 минуты 47 секунд:

Страх и ненависть в Свердловске

Весь Свердловск погрузился в настоящий ужас: напуганные матери старались ни на шаг не отпускать от себя детей. А милиционерам и курсантам милицейских училищ поступил приказ организовать патрули и внимательно наблюдать за всеми взрослыми, в компании которых находятся дети.
Подобная бдительность в итоге и спасла жизнь маленькому Славе Волкову — последнему ребенку, которого похитил Винничевский. Вечером 24 октября 1939 года родители собрали трехлетнего мальчика на прогулку — и он вместе со старшей сестрой Ритой первым вышел на улицу. Дети ждали взрослых у своего дома на улице Культуры, но в какой-то момент девочка внезапно вернулась домой.

Она рассказала родителям, что к ней подошел молодой человек — и сообщил, что мама попросила ее подняться к ней. Рита оставила брата в компании незнакомца и прибежала в квартиру. Поняв, что произошло, вся семья бросилась во двор — но Славы нигде не было.

В это время Уральский монстр вместе со своей жертвой уже ехал в трамвае. Они добрались до безлюдной остановки — и маньяк повел мальчика за руку в сторону леса, где была убита Рита Ханьжина. Но тут странную пару заметил курсант Свердловской школы рабоче-крестьянской милиции Иван Попов — и, доверившись своей интуиции, пошел следом. Вскоре компанию ему составили двое одногруппников, которых Попов встретил по пути.
Троица следила за подозреваемым очень осторожно: боясь спугнуть его, курсанты держали с ним большую дистанцию. А Винничевский, даже не подозревая о «хвосте», взял жертву на руки, отнес вглубь леса, снял с мальчика верхнюю одежду и начал душить. Медлить было нельзя — курсанты с наганами наперевес накинулись на маньяка и скрутили его. Поговаривали, что при задержании Уральский монстр рыдал громче своей жертвы — настолько он испугался за свою жизнь.

Горькая правда

При обыске у задержанного следователи, помимо прочего, нашли обертки от дорогих шоколадных конфет — сам Винничевский их не любил, зато при помощи сладостей приманивал своих маленьких жертв. Обыск стал шоком для родителей Уральского монстра: не зная о задержании сына, они поначалу решили, что тот пропал без вести. Отец Винничевского даже успел отнести в милицию заявление о пропаже подростка. Но когда в дверь к родителям маньяка постучались стражи порядка, шокирующая правда полностью открылась им.

[Gosha]

Позже они отреклись от Винничевского, правда, мать сделала это скорее под давлением своего супруга, а сама до конца ходила и обивала пороги чиновников, прося о помиловании сына. Разбирая его бумаги, Елизавета Винничевская нашла странные записи с шифром — и уверилась в мысли, что ее сын действовал под влиянием и по наводке некого хитроумного подельника. Женщина даже пыталась найти его самостоятельно, но со временем оставила эти попытки.
На допросе Елизавета говорила, что сын мечтал много путешествовать, был скрытен и нелюдим, но при этом проявлял бесстрашие. Она рассказала, что в три года он вместе с другим мальчиком пытался заживо закопать собаку. Но позже похожих попыток он не предпринимал: наоборот, Винничевский ухаживал за купленными кроликами и просил купить ему поросенка.

«Десять лет лагерей ему мало!»

Между тем отец Уральского монстра, по некоторым данным, лично требовал для своего сына расстрела. Изначально действия Винничевского квалифицировали по пункту «е» статьи 136 «Умышленное убийство, с использованием беспомощного положения убитого» УК РСФСР. Однако позже эту квалификацию в уголовном деле маньяка аккуратно заменили на статью 59/3 «Бандитизм». Это не было ошибкой: Винничевского специально подводили под расстрельный приговор, ведь по изначальной квалификации максимум, что мог получить убийца, — десять лет лагерей.


Против перспективы даже гипотетического освобождения одного из самых страшных маньяков СССР категорически выступили абсолютно все сыщики, знакомые с его делом. Писатель Алексей Ракитин в своей книге «Уральский монстр» так описывал мысли сотрудников милиции: «Этого молодца надо под "вышку" подводить, расстреливать без разговоров — десять лет лагерей ему мало!»
Правда, сам Винничевский о намерениях стражей порядка даже не подозревал — и спокойно готовился к долгому тюремному сроку. В одиночной камере он писал стихи и распевал похабные песенки собственного сочинения. Маньяк стал сотрудничать со следствием и рассказал даже о тех преступлениях, про которые сыщики не подозревали. А на следственных экспериментах Винничевский без особых эмоций показывал, как убивал и насиловал своих жертв.

«Было приятно, когда я душил и мучил»

На суде Уральского монстра обвинили в нападениях на 18 детей в 1938-1939 годах: восьмерых он убил, на жизни десяти покушался. Процесс над Винничевским начался 15 января 1940 года.
«Мне было приятно, когда я душил, когда мучился ребенок», — прямо заявил маньяк.

В его монологах на суде не было ни жалости к замученным жертвам, ни сожаления о содеянном. Приговор подсудимому вынесли за рекордный срок: его огласили уже на следующий день после начала процесса. В нем говорилось:
«Винничевского Владимира Георгиевича расстрелять. Вещественные доказательства по делу — рубашку, брюки и ботинки Винничевского — возвратить родителям Винничевского, перочинный нож направить в Областное управление милиции, обертки от конфет — уничтожить, а остальные вещественные доказательства оставить при деле».


Родственники вспоминали, что когда-то якобы смелый Винничевский на вопрос, не страшно ли ему возвращаться поздно вечером домой, невозмутимо отвечал: «Все равно когда-нибудь умирать придется». Но сразу после приговора былая бравада у маньяка исчезла: он стал писать жалобы, в которых выставлял себя запутавшимся в жизни ребенком, просил о помиловании и обещал встать на «путь истинный».
Одновременно осужденный пытался прикинуться невменяемым — но его уловку быстро раскусили специалисты из института Сербского. В итоге Винничевскому при помощи бюрократии удалось прожить меньше 12 месяцев: его расстреляли 11 ноября 1940 года. Где захоронен Уральский монстр — неизвестно, но, вероятнее всего, его останки покоятся на 12 километре Московского тракта.

Именно в этом месте Свердловской области в общей могиле хоронили расстрелянных, в том числе и по политическим статьям. В память о погребенных там жертвах репрессий в 2017 году на Московском тракте появился мемориал «Маски Скорби: Европа — Азия». А создал его скульптор Эрнст Неизвестный — школьный друг одного из самых страшных маньяков Советского Союза.